Нелли Шульман - Вельяминовы – Время Бури. Книга первая

– Или Авраам Судаков его навестит…, – Меир снял кофе с плиты, – хотя он в тюрьму сел, как порядочный человек…, – он вспомнил рассказ Аарона о Праге. Меир пока тюрьму миновал, однако он подозревал, что все может измениться:

– Авраам не собирается пять лет в камере проводить…, – кофе пах кардамоном, – думаю, в следующем году, мы увидим его в Европе. В следующем году Гитлер нападет на Россию, – он покуривал, глядя в окно, – или в этом году…, – Меир, на совещаниях, спорил с аналитиками, вспоминая разговоры с Генрихом, в Амстердаме.

О Генрихе он Даллесу тоже говорить не стал. Фон Рабе был вотчиной британской разведки, США с Германией не воевало. Босс был недоволен тем, что об истинном имени мистера О'Малли, стало, по словам Даллеса, известно от Берлина до Токио. Начальник развел руками:

– Посмотрим, как дальше пойдет. Занимайся аналитикой, помогай с охраной президента, работай в контрразведке…, – на этой неделе, Меир принял от коллег миссию по сопровождению мистера Кривицкого. За два года, что перебежчик жил в США, никто подозрительный к нему не приближался. Меир пока не встречался с Кривицким, его смена начиналась сегодня. Через два часа он забирал русского из гостиницы «Бельвью» и вез на встречу с издателем, мистером Чарльзом Скрибнером. Скрибнер приезжал ради этого из Нью-Йорка. Меир почесал растрепанные, темные волосы:

– Кривицкий, в общем, неплохо пишет, я его статьи читал. Музыка одинаковая, злодеяния Сталина, убийство невинных людей, но ведь он прав. Скрибнер, наверное, мемуары хочет заказать…, – Меир, зевнув, порылся в кармане халата:

– Один пакетик остался. Надо сделать предложение Ирене, хватит. Ей двадцать четыре года, она хочет семью, детей. А если война начнется? – аналитики, в один голос, утверждали, что Япония завязла в континентальных сражениях, и не собирается атаковать США.

– Это мы еще посмотрим, – кисло сказал Меир, соскочив с подоконника. Налив кофе для Ирены, он вернулся в спальню. Присел на край кровати, не удержавшись, он провел губами по белой, сладкой шее. Ирена дрогнула длинными ресницами:

– Тебе пора, милый? – поцеловав нежные веки, он скосил глаза на часы:

– Еще минут сорок…, – Меир едва успел поставить чашку на ковер. Ирена потянула его к себе. Он окунулся в знакомое, спокойное тепло, вспомнив любимый рассказ, у Чехова.

– Душечка…, – от нее пахло уютной ванилью, она вся была мягкая и покорная, – душечка…, – Меир хотел проверить, нет ли у Кривицкого оружия. Ребята говорили, что русский, в последнее время, стал очень подозрительным. Он постоянно говорил об агентах НКВД, сжимающих, по его выражению, щупальца вокруг него, Вальтера Кривицкого.

– Кому он нужен…, – Меир услышал тихий, сдавленный стон, – Троцкого убили, на этом Сталин успокоится. Я видел плакаты, в книжных магазинах: «Империя зла». Наверняка, Скрибнер название выбрал. Нет здесь никаких агентов…, – Меир кинул очки на ковер, забыв о Кривицком и НКВД.

Меир вел неприметный, темный форд к отелю Вилларда, где назначил встречу мистер Скрибнер. Издатель собирался поговорить с Кривицким за бранчем. Обычно Кривицкого охранял один человек. Гувер сказал, что нужды в усилении сопровождения нет. На Кривицкого за два года никто не покушался.

– И не покусится, – сварливо добавил босс, – здесь не Мексика…, – глава Бюро имел в виду смерть Троцкого. Изгнаннику, в августе прошлого года, раскололи череп ледорубом. Меир еще оставался в Лондоне. Он помнил сообщение по радио, и хмурый голос Джона:

– Теперь у Сталина нет соперников…, – кузен пришел его навестить, в госпитале, – он от всех избавился…, – одна из пуль фон Рабе прошла в нескольких сантиметрах от позвоночника Меира. В Амстердаме, они не стали обращаться в городские госпитали. Максимилиан, без сомнения, послал бы в больницы людей гестапо.

Генрих высадил их у деревни, на Эе. Джон нашел врача. Меир, к тому времени очнулся. Раны у него, в общем, были неопасные, однако он потерял много крови. Морской переход обратно в Британию Меир почти не помнил. Когда он немного оправился, Джон сказал, что связь с сестрой налажена. Герцог показал расшифрованные радиограммы:

– Она в Роттердаме, сняла квартиру, принимает частным образом…, – Меир забеспокоился:

– Но пациентки могут пойти к немцам, это опасно. Даже, несмотря на то, что она польскими документами пользуется…, – герцог покраснел:

– Поверь, – Джон откашлялся, – ни одна женщина не донесет на врача, делающего подобные операции…, – Меир велел:

– Все равно, передай ей, чтобы она вела себя осторожно…, – отцу Меир о занятиях старшей сестры не говорил. Доктор Горовиц считал, что Эстер осталась в Голландии из-за близнецов.

Меир посмотрел в зеркало заднего вида на русского. Кривицкий, урожденный Самуил Гинзбург, сидел с закрытыми глазами. Перебежчику было едва за сорок, однако он выглядел пятидесятилетним. Его жена и сын жили на ферме, под Нью-Йорком, их охраняли. Едва Меир постучал в дверь его номера, как Кривицкий заявил:

– Я не уверен, что вы сможете обеспечить безопасность моей семьи, в случае, если я…, – он повел рукой. Меир не представлялся русскому. Для Кривицкого он был просто мистером Марком.

– Мистер Вальтер, – Меир закатил глаза, – ничего с вами не произойдет. Для этого мы здесь. Встретитесь с издателем, выступите на заседании комиссии, и поедете обратно, в сельскую глушь…., – Кривицкий признался, что у него есть оружие, но отдавать кольт Меиру, наотрез отказался:

– Я работал за линией фронта, на гражданской войне, – угрюмо сказал Кривицкий, надевая пиджак, – когда вы в пеленках лежали, юноша. Не надо меня учить, что я могу делать, и что не могу…, – Меир вздохнул: «Хорошо, мистер Вальтер. Пусть будет по-вашему. Но в отеле…»

– В отеле я стрелять не буду, не беспокойтесь, – отрезал Кривицкий. Меир велел себе не спрашивать, где, собственно, русский намеревается пустить в ход оружие.

На Пенсильвании-авеню поток машин оказался плотным. Пощелкав рычажком радио, Меир закурил. Он услышал низкий голос Ирены:

Let there be cuckoos,

A lark and a dove,

But first of all, please

Let there be love…

Скрыв улыбку, Меир заставил себя не подсвистывать песне. Он оставил Ирену в постели, с жаркими, разметавшимися по подушке волосами. Она обнимала Меира:

– Я люблю тебя, милый, люблю. Я приеду с вручения Оскара, и побуду с тобой в столице. Маме скажу, что у меня запись. Мы увидимся в Нью-Йорке, на Пурим…, – до праздника оставалось больше месяца. На Пурим в Нью-Йорке всегда устраивали благотворительные балы. Ирену, с джаз-оркестром, приглашали для музыкальной программы:

– Надо жениться…, – сказал себе Меир, – она меня любит, всегда будет любить…, – Ирена пекла печенье, готовила обеды, пришивала пуговицы к рубашкам. Девушка бегала в химическую чистку, за костюмами, в прачечную, и в кошерную деликатесную лавку, за углом от синагоги. Когда Меир приходил домой, она встречала его в скромном, закрытом платье. С кухни пахло куриным супом, или запеченной форелью, у нее были мягкие, ласковые губы. Меир почти ожидал услышать из гостиной голоса детей.

– А я ее не люблю…, – форд свернул к отелю Вилларда.

В ресторане метрдотель оставил для Кривицкого и Скрибнера отдельный кабинет. Меир провожал туда русского через черный ход. Задний двор отеля был заставлен машинами персонала. Меир припарковал форд:

– Подождите, мистер Вальтер…, – цепким взглядом окинув номера машин, он проверил список, в блокноте. Портье в отеле Вилларда едва не хватил удар, когда Бюро потребовало данные обо всех его сотрудниках.

– Даже чернорабочих, – сухо сказал Меир, сидя в маленьком кабинете, – речь идет о безопасности Соединенных Штатов Америки…, – никого подозрительного за последние месяцы не нанимали. Они сравнили имена с базой данных по регистрации автомобилей:

– Посторонних нет, но гости здесь и не оставляют свой транспорт. Гостей никак не проверишь. И вообще, убийца может прийти пешком. Какой убийца? – разозлился на себя Меир, – мы в двух кварталах от Белого Дома. И до его отеля, «Бельвью», меньше мили…

– Все в порядке, мистер Вальтер, – бодро заметил Меир, – подождите, пока я выйду из машины и дам сигнал…, – Кривицкому, молодой человек, в очках, странным образом напомнил его самого, в те годы, когда Кривицкий еще был Гинзбургом. Тогда он и не подозревал, что станет работать на Лубянке, и заниматься европейской агентурой НКВД.

Агент приехал за Кривицким в костюме. Он усмехнулся:

– День сегодня выходной, однако, мы хороший отель навещаем…, – «Бельвью», где жил Кривицкий, тоже оказался неплохой гостиницей. Бюро не могло поставить в коридоре пост охраны, подобное бы отпугнуло постояльцев. Гувер велел снять номер, напротив комнаты Кривицкого, и постоянно наблюдать за его дверью.